Я хочу сказать несколько слов о Жене и начать вот с чего. Сегодня
сороковой день. По обычаям казаков и вообще по обычаям православных...
у нас вообще, мы народ достаточно странный, у нас оплакивать положено
только мужчинам, женщины не оплакивают, и оплакивать положено 40 дней.
Через 40 дней плакать больше нельзя, все. Считается, что дальше наши
слезы мешают, мешают душе приложиться к народу своему. У нас есть даже
особый ритуал оплакивания мужчин, есть то, чего нет ни у одного народа
Европы, насколько я знаю: мужской плач, когда плачут мужчины (как
плачут женщины-казачки я, например, никогда не видел, это не принято,
они как-то там плачут, но это нельзя, женские слезы не считаются
слезами, потому что...) есть такая фраза "вода смывает грязь, а слеза
смывает кровь...", поэтому чем больше человек воюет и чем более грешен,
тем он более склонен и имеет право к покаянию со слезами.
Я думаю, что сегодня мы перестанем оплакивать Евгения Клячкина,
потому что это был человек на редкость мужественный. Женя был человек
железный. И та трагедия, которой закончилась его жизнь, и я ее тоже
сейчас несу: всю жизнь мы с ним мечтали о Родине, мечтали о своем
народе, и Господь сделал так, что он дал нам этот народ, но этот народ
почему-то не очень пригодился. Его трагедия немножечко меньше моей,
потому что жители Израиля все-таки евреи, а большинство людей, которые
сейчас носят лампасы на трусах, - не казаки, поэтому для меня еще
веселее.
Я хочу начать с воспоминаний достаточно светлых... все-таки 40-й
день, пусть душе будет легче... достаточно веселых, не веселых - смеш-
ных, может быть. Дело в том, что я на 10 лет моложе, я вот из тех
мальчиков, которые бегали и слушали, как старшие играют в парадной. Вот
Женя из той категории, а я вот из этой. И сначала я услышал эти песни
на магнитофоне в кругу своих сверстников, а как раз шел фильм
"Неподдающиеся", и там существовал человек по фамилии Клячкин,
которого Никулин играет. И эти два образа у меня наложились, тем
более, что знатоки говорили: "Что ты, Клячкин - это запойный и вообще
он... ты слышишь, какие песни! Вот он, значит, накиряется и дает."
Я никого не знал, потом был замечательный какой-то конкурс и вдруг
вошел чрезвычайно интеллигентный (там такой ущерб, такие какие-то
песни попадались), отутюженный, как напружиненный такой весь человек,
мне сказали: "Это - Клячкин." Полное несовпадение образа. Особенно
образ не совпал, когда Женя, вероятно в ту пору человек очень бедный,
в отличие от всех - кто был в чем, у меня была такая кофта черная, из
кулисы сшитая ( это было в 60-е годы, но тем не менее надо было как-то
на сцене выглядеть) - Женя вынул... все лежало на месте, все было
чрезвычайно аккуратно, все было разложено по полочкам, а я стоял
разинув рот, потому что как же, Клячкин, из записей человек! И когда он
достал из сумки капроновый чулок и оттуда лаковые туфли, набитые
газетой, я тут был вообще сражен. И только когда я вырос (в основном, в
ширину и в седину), я нашел всему этому название: вы понимаете, мы все
были самодеятельные авторы в те годы, а Клячкин был
единственный среди нас профессионал. Профессионал не потому, что он
зарабатывал этим деньги, я думаю, что когда он начал зарабатывать
деньги, ведь в чем ужас этой жизни и в чем ужас нашей судьбы
послевоенной, ведь все, чего мы просим у Бога, он нам дает, и
оказывается, что вот это-то нам как раз и не нужно. Вот когда он пошел
зарабатывать деньги и стал артистом, то наступили кошмарные времена,
потому что вот тут-то все и кончилось.
...Я думаю, что приблизительно такое же, когда он приложился к
своей стране, к своей исторической родине. Я приложился к своему
народу, и в этой шелупони узнать то, о чем ты мечтал, совершенно невоз-
можно. Вот. И вот здесь профессионализм Клячкина заключался в отношении
к тому делу, которое он делал. Ни разу в жизни я не слышал, чтобы
Клячкин сорвал концерт. Он всегда был в форме. Как бы он ни сетовал на
судьбу в кулисах, когда он выходил на сцену, он был и работал как про-
фессиональный артист, потому что он не имел права быть ни больным, ни
сломленным, ни разбитым, никаким.
Существует факт биографии, факт этой биографии может выливаться в
какие угодно рыдания, рыдания должны принимать художественную форму, и
когда ты выносишь их на сцену, ты обязан быть в форме. Сейчас вероятно
возьмутся за Клячкина и театроведы, и критики, и будут исследовать
все, что им сделано. Сделано очень много. Для меня, например, было
очень интересно, вот тут все время говорят, что песни Клячкина на
иврите не звучат, - да ничего подобного. Ничего подобного! Есть
внутренняя мелодия человека, которая на этническом уровне складывается.
Мне, например, понравилось, потому что здесь все по гамме очень
совпадает. Вот когда эти песни поются по-русски, получается неожиданный
эффект, который и есть мелодика Клячкина, неповторимая. Музыка
Клячкина, которую никто изобразить не может, при всей моей любви к здесь
выступавшим - это еще одно свидетельство, что песни Клячкина мог петь
только Клячкин и никто больше. Точно так же, как песни Окуджавы.
Поэтому я вот о чем хочу сказать, заканчивая такое не очень печальное
выступление. Вы знаете, наверно так надо сказать: "Пацаны, мы не
заметили, как состарились, и наше поколение уже уходит. И нужно
смотреть на это трезво, просто, спокойно, принимать это как данность, в
этом нет никакой трагедии, это норма. Трагедия будет в том, если за
нами пойдет вот эта "моложежь и подростки", которых, в общем-то, нужно
удерживать от очень многих деяний. Но они опомнятся, когда чуть
повзрослеют. Так что трагедии тоже нет. Все системы корабля работают
нормально, и процесс идет. Так что ничего страшного. То, что кто-то из
нас умирает - ну и что? Помните, как Сирано де Бержерак говорил, что
"бывает в жизни все, бывает даже смерть". Да наверно, чего
переживать-то! Жизнь не гулянки, но и не похороны, это естественно, как
осень. Страдание страшно, так ведь Женя-то умер без страданий, стало
быть, Бог его пожалел, раз - и все. Можно только позавидовать. А вот
то, что осталось - осталась ведь планета, осталась поэтика, осталась
целая мелодическая гамма, до него никто так не пел, осталась школа,
остался величайший диапазон и осталась очень интересная судьба, которую
человек прожил - вот я все думал, какое слово нужно сказать о Клячкине
здесь, среди своих - жизнь Клячкина - это жизнь, человека достойная,
он прожил чрезвычайно достойно. И вот, наверное, в этом и есть урок
жизни для всех других. Женя был человеком гармоничным. А для того,
чтобы сохранить в себе эту гармонию, требуется и воля, и борьба с
судьбой, что и происходило.
Я хочу спеть старую свою песню, я не умею петь на заказ. Я очень
болезненно и горько воспринимаю его смерть, хотя мы не были в особенно
близких отношениях, но то, что Клячкин был, для меня было всегда в
любом деле большой поддержкой, что он вот есть, что иногда мы
пересекаемся на концертах, хотя нигде мы не пересекались в творчестве,
но, как ни странно, пересекаемся, в общем, в судьбе. А песню хочу спеть
старую, если Бог даст, какая-нибудь песня на смерть Жени, достойная
его, напишется. Когда-нибудь...
Над колодцем двора...
Да помянет Господь Бог во царствии своем раба своего Евгения и да
прильстется он к народу своему и проститесь ему все прегрешения,
вольные и невольные. Аминь.
|
|
