Статьи/Интервью Владимир Трифонов, "Вести"- "Мы были родом из шестидесятых..."
Так говорил ленинградец Евгений Клячкин о своих собратьях по гитаре и в первую очередь - о Высоцком.
Казалось бы, у них, у Высоцкого и Клячкина, общего – только месяц ухода из жизни (июль). А в остальном - сплошные
разночтения. Женя был на три года постарше, жил не в Москве, а в Ленинграде, предпочитал балладам и “зонгам” – лирику,
да и закончил свой земной путь в далеком Израиле. Но все это, так сказать, внешние реалии, а по сути и духу, по отношению
к авторской песне и тот и другой – “одной крови”.
Одной из популярных постперестроечных телепередач Евгению был задан “дежурный” по тем временам вопрос: “Как вы относитесь к
творчеству Высоцкого?” Иначе говоря, “како веруешь?” Популярный в Ленинграде бард ответил честно, как думал: “Высоцкий – это
единица в нашей бардовской песне. А мы – кто 0,8, кто –0,2 кто как”.
Высоцкий, едва поступив в Театр на Таганке, уже в апреле 1965 года гастролировал с театром в Ленинграде (“Антимиры”, “10
дней, которые потрясли мир”), а в январе 1967 года он выступил со своим первым в клубе “Восток” концертом в абонементном
цикле “Молодость, песня, гитара”. Был еще один его концерт - весной того же, 1967 года, и еще три концерта – в 70-х годах.
В Москве у Высоцкого были вечные проблемы с жильем, с местом, где он мог бы расслабиться, не думать о делах и обязанностях,
в Ленинграде у него был дом (квартира Кирилла Ласкари), где он всегда останавливался, сбрасывал с плеч всю “текучку”,
отдыхал душой и телом. Об этом кратко, но емко и талантливо написал еще при жизни Высоцкого Юрий Кукин, наш земляк:
У Кирилла Ласкари в мансарде
Появляются раньше, чем в кадре,
От ночных сумасшедших вагонов
Отдыхает Андрюша Миронов.
И Владимир Высоцкий спокоен –
Не актер, не певец и не воин.
И Марина, легка на помине,
Кочергою мешает в камине.
Но – вернемся к Евгению Клячкину. В книге “Монолог барда” (видимо имеется ввиду книга "Не гляди назад..." прим. Эола),
начав с собственной лирики, он далее признает: “Но были и другие темы: самые разные, как у Владимира Высоцкого, например.
Володя, с его человеческим мужеством и огромным талантом, с его великолепным правильным желанием быть первым, каковое и
осуществилось. Он стал первым. Люблю очень Булата Окуджаву – он мне ближе всех, но первым считаю Высоцкого. Так сложилось.
Можно горько писать, но обязательно надо – не для отдельных представителей, а для всех, для народа. А для этого должно быть
особое свойство таланта – слышать дыхание всех. Или очень многих сразу.”
Перечисляя наиболее достойных представителей авторской песни, называя имена Михаила Анчарова, Булата Окуджавы и более
молодых – Визбора, Городницкого, Кима, Якушеву, - Евгений Клячкин замечает, что “все же больше десятка не наберется”.
Отбор, как видим, строгий, особенно при “массовом движении”, но так, пожалуй, и должно быть для человека с чувством и мерой
ответственности.
Отдавая первенство Высоцкому, Клячкин еще в 70-м году написал “Песню другу” с подзаголовком “Размышление над “Песней о
друге” Владимира Высоцкого”. “Песня другу” – это полемика с “Песней о друге”. Уже в первых строках:
“Если друг, он не окажется “вдруг”.
Мы вдвоем с тобою – как две руки”
И – в последних:
“Ошибаться – это право мое,
Уважайте же чужое право”.
Отстаивая “право на ошибку” в личной жизни, в быту, Евгений Клячкин отбирает право у поэта. Тут он предельно ревнив, ратует
за равенство, за идентичность чувства и слова. И если они расходятся, “замазать” вину не могут ни лысина, ни творческий
стаж, ни авторитет, ни личное знакомство.
