Люди о нем Михаль Арье, "А мир останется прежним..."
А мир останется прежним…
Мир останется вечным,
Может быть, постижимым
Но все-таки — бесконечным…
(Иосиф Бродский. «Пилигримы»)
Было это в 60-е теперь уже — прошлого века. На даче одной из моих сокурсниц собралась разновозрастная компания. В большинстве — из круга знакомых ее старшего брата. Вечером на лесной поляне разожгли небольшой костерок.
— Сейчас Женя будет петь, — зашептала мне на ухо подруга. — Женя Клячкин… Бард…
Само слово «бард» представлялось мне тогда старомодным. Об авторской песне я в те годы почти ничего не знала.
— Не представляешь, как он здорово поет! — продолжала вводить меня в курс дела «хозяйка вечера». — Они с моим братом вместе в строительном институте учились…
И вот, наконец, принесли гитару. «Не гляди назад, не гляди…», — запел Женя.
Такие простые слова… Я и не предполагала, что обыденный язык повседневности способен подняться до уровня поэтической метафоры. Все было как будто бы очевидно, но каждое слово таило в себе какой-то скрытый, загадочный подтекст, складывающийся в историю человеческой боли и одиночества. А, может, это — эффект музыкального сопровождения?.. На гитаре Женя играл замечательно. Легко и непринужденно. Струны словно служили ему «подручным материалом», который он использовал, чтобы слова прозвучали с нужной интонацией.
В момент знакомства внешность Клячкина не показалась мне романтической. Скорее, даже при всей интеллигентности — немного «простоватой». Но когда он запел, лицо его преобразилось. На лесной поляне у костра сидел самый, что ни на есть настоящий романтик, который, не таясь, с неподдельной искренностью делился с нами сокровенными мыслями и переживаниями…
— …Музыка — моя, стихи — Иосифа Бродского, — произнес Женя и запел «Пилигримы».
— Это — того самого, которого за «тунеядство» судили, — сообщила мне на ухо подруга, напоминая о недавнем, получившем широкую огласку событии.
В ту пору в России под статью «за тунеядство» попали многие писатели, поэты и художники.
«И, значит, осталась только Иллюзия и Дорога…», — пел тем временем Клячкин.
Я впервые тогда «живьем» как будто бы услышала голос Бродского. Его произведения в то «застойное» время нигде не печатали. И, соответственно, стихи его знали лишь в узком кругу приближенных к нему лиц. Впрочем, заинтересовавшись в памятный вечер на даче поэзией Бродского, я вскоре добыла его небольшой сборник в «самиздатовском исполнении».
Евгением Клячкиным на стихи Иосифа Бродского написаны несколько песен. И он, даже выступая со сцены Домов культуры на официальных концертах, всегда объявлял: «стихи — Иосифа Бродского», несмотря на то, что порой это было небезопасно. Бродский в России довольно долго считался на уровне структур власти — «персоной нон-грата». В дни судебного процесса над Бродским Женя, выйдя на сцену, спел «Пилигримы», хотя составители концертной программы перед этим строго предупредили его, чтобы он этого ни в коем случае не делал.
Надо сказать, что столь широкая известность Бродского (в тот смутный период — уж точно) проросла, если можно так выразиться, именно из песен Клячкина.
Открыв для себя его творчество, я вскоре обнаружила, что в студенческой среде «по рукам ходят» многочисленные магнитофонные записи с его песнями, туристы распевают их на вокзальных перронах, отправляясь в далекие края. Особенно полюбилась молодежи, насколько могу судить (многое с тех пор стерлось в памяти), его серия городских романсов. Это был почти в чистом виде городской фольклор, но — отточенный, выверенный необыкновенно чутким к звучанию музыкальных и поэтических фраз человеком.
Евгений Исаакович Клячкин родился в Ленинграде 23 марта 1934 г. Стихи начал писать с раннего возраста. Однако свои первые «бардовские» песни сложил в начале 60-х на стихи других, любимых и почитаемых им поэтов — Бродского, Кузьминского, Вознесенского, Горбовского…
Это стало для него как будто бы неким «самоутверждением». Позднее, «осмелев» и набрав силу, решился обнародовать, соединив с музыкой, и собственное поэтическое творчество.
Он принадлежал ко «второму эшелону» исполнителей бардовской песни — в одном «строю» с Юрием Визбором, Александром Городницким, Владимиром Туриянским, Аликом Мирзояном и т.д. В «первом эшелоне» числятся Булат Окуджава, Владимир Высоцкий, Александр Галич.
В период полулегального существования, когда российские власти милостиво позволили создавать клубы авторской песни, Клячкин часто выступал в таких клубах, участвовал в фестивалях и полуофициальных концертах. После перестройки, когда «андеграунд» всплыл, наконец, на поверхность, его красивый голос зазвучал в больших концертных залах — в России и за рубежом.
На своих сольных концертах Женя умел, не снижая накала, удерживать неослабевающее внимание аудитории. Серьезные, трагические мотивы в его программах сменялись песнями-шутками. И, зарядив зал весельем и смехом, он вновь бросал слушателей в пучину драматических переживаний, очищая души веянием высоких человеческих чувств.
Ни одну из его серьезных песен, пожалуй, не назовешь «автобиографическим рассказом». Но, так или иначе, в них звучат и горечь его военного отрочества в детском доме, и пронзительные «ноты» боли, испытанной людьми, пережившими ленинградскую блокаду.
Конечно, о творческой личности лучше всего говорят его произведения. Произведения Клячкина — убедительные свидетельства незаурядности его личности и таланта. Но только те, кто непосредственно общался с ним, могли знать, что в повседневной жизни Женя был «большим ребенком», порой — до наивности.
Практические стороны бытия его почти не интересовали. Он много читал, любил слушать классическую музыку и джаз, восхищался исполнительским мастерством группы «Битлз», ходил на художественные выставки, а в архитектуре разбирался на гораздо более глубоком уровне, чем того требовала его профессия строителя.
В юности Женя увлекался легкой атлетикой.
— Я окончил школу с серебряной медалью, — рассказывал он о себе. — Когда ее вручали, одна из моих знакомых девочек сказала: «Надо же, а я думала, ты умеешь только на турнике вертеться». Большего комплимента я никогда в жизни не слышал…
Свои концерты Евгений, как правило, начинал с разговора, завязывая с аудиторией доверительные отношения. Немного рассказывал о себе и своих песнях, шутил.
Однажды на концерте в Новосибирском академгородке (публика, понятно, научные сотрудники со степенями и даже — академики) он вышел на сцену актового зала, поставил ногу на стул и, перебирая струны, задумчиво произнес:
— Что бы вам такое спеть — попроще?..
В апреле 1990 года Евгений Клячкин с семьей эмигрировал в Израиль, открыв в своей жизни новую, «чистую» страницу.
— Почему ты уезжаешь? — спрашивали его друзья.
Ответом в какой-то мере может служить написанная им песня:
Я ушел не от тех, что кричали — «жиды»,
А от тех, кто молчал, когда эти кричали...
При желании Евгений Клячкин мог, конечно же, уехать и в Америку и в Германию. Но мечты о «сытом» существовании — это не про него. Покидая Россию, он стремился найти, наконец, свою землю, свое истинное место в этом мире.
Он, безусловно, понимал, что в Израиле ему не избежать невостребованности. Ставшие израильтянами бывшие соотечественники знали и помнили его. Он много ездил по израильским городам с концертами. Но масштабы, конечно же, были «не те»…
В очередной приезд в Питер он сказал друзьям:
— Чувства смешались, и из черного, белого, розового и голубого цветов получилась такая непонятная смесь, что трудно определить ощущения. Пока мне стало ясно одно: если воспринимаешь страну как родную, нужно принимать и минусы ее, и плюсы...
В одной из своих песен израильского цикла Женя написал:
…Но надежда-волшебница
в ухо горячее дышит нам:
все, что вы не нашли,
ваши дети, уж точно, найдут.
В первый день августа 1994 года Евгений Клячкин утонул, купаясь в Средиземном море. Просто ушел в море и не вернулся — в воде у него остановилось сердце.
К 70-летию со дня его рождения друзья выпустили аудио-альбом из двух дисков — «Песни Евгения Клячкина»…
