Это был великий день. Большой праздник нашего маленького коллектива. Праздник в будни — День Решающего Эксперимента.
В этот день испытывался турбогазогенератор ППШ 91 дробь 30. Огромная махина тускло поблескивала под полиэтиленовым чехлом.
И глядя на возбужденные, помолодевшие лица сотрудников, пришедших в этот день на час раньше обычного, старый вахтер Брынзя улыбался в желтые, прокуренные усы и
приговаривал: «Ишь ты! Волнуются! Не иначе ППШ 91 дробь 30 испытывать собираются».
Брынзю любили все. И ласково называли его «папаша Брынзя».
Сам главный инженер Степан Иванович Разин (главного инженера любили все и любовно называли «Стенька Разин») частенько похлопывал старого вахтера по плечу и с
грубоватой простотой и некоторым удивлением осведомлялся: «Ну что, старая перечница? Скрипишь?» «Да как не скрипеть, — виновато отвечал общий любимец. — Вашими
стараниями».
Особую славу снискало папаше Брынзе отменно трезвое поведение — редкость даже среди вахтеров. И потому вполне простительной и по-человечески понятной была
единственная слабость старика — стойкая любовь к небольшому псу со свалявшейся рыжей шерстью по кличке Королек. В отличие от других беспородных собак Королек умел
улыбаться: достаточно было почесать его грязный рыжий затылок и сказать как можно убедительнее: «Король! Король!»— как тут же обнажались его редкие желтые зубы с черными,
гнилыми концами и из пасти вываливался длинный бесцветный язык. Королька любили все.
Однако в этот день никто не трепал Королька за холку. Все были заняты.
Озабоченная и раскрасневшаяся юная лаборантка Шурочка Пузяева бегала вокруг, просительно заглядывая в лица присутствующих начальников подотделов: слоноподобного
Мартышко, юного Водолейского, зам. по науке Архипелагова и беспрестанно спрашивала: «Ну как? Ведь все в порядке, правда?»
И начальство снисходительно посмеивалось — ну что сделаешь с этой бьющей через край энергией, с этой обнаженной юностью?! (в фигуральном, конечно, смысле —
«обнаженной»). Шурочку любили все. Она была слабостью организации. И если в ее работе случался какой-нибудь промах, ни у кого не поворачивался язык отругать
это прелестное создание — так мило она краснела и опускала глаза.
Начснаба Шпулькин деловито высматривал обрезки труб и валяющиеся на полу гвозди и мигал помощникам: не зевай! в хозяйстве все сгодится! Шпулькина любили все.
Главная помощница его, Домна Гороховна, стояла в воротах, закрывая около половины индустриального пейзажа. Она внимательно и бессмысленно глядела на громаду ППШ.
Домну Гороховну любили все за кроткий нрав при столь значительных размерах.
Все ждали автора конструкции — академика Рахманова. Сам Степан Иванович Разин уехал встречать именитого гостя на новенькой, еще без номеров и в масле,
автомашине УАЗ-202.
И вот на поднятых над землей досках дорожки, как Христос в окружений апостолов, появился маститый ученый. Небольшую, но сановную свиту его составляла, кроме Степана
Разина, гордость коллектива — ведущий инженер Валентина Ивановна Носорогова, боевой товарищ Степана Ивановича Разина по трудовому фронту.
Ее бесподобной красоты огромные глаза на фарфоровом личике имели одну интереснейшую особенность: они никогда не видели того, чего не хотели увидеть.
Тут же был предместкома К. Ларин с обеими дочерьми — Татьяной и Ольгой. Их любили все. Для них в этот день выхлопотали спецпропуск с розовыми цветочками -
эмблемой нашего бюро. Пропуск был похож на кусочек нарядного ситца и нравился всем.
И вот свита подошла к проходной. Папаша Брынзя взял под козырек. Королек широко улыбнулся. Академик вздрогнул, но не прибавил шага. Академика Рахманова любили все.
По-юношески стройный, несмотря на возраст (академику было уже за сорок), выбритый до синевы, элегантный, с чуть седеющими висками и серо-стальными глазами — он был
неотразим. Сильно заметный южноевропейский акцент в его речи придавал ему особое обаяние.
Не говоря уже о Шурочке Пузяевой, которая взглянуть не смела на академика, все женщины были от него без ума. У самой Валентины Ивановны — гордости коллектива — в глазах
появлялся особый блеск, когда она снизу вверх вскидывала свои голубые блюдца и встречала нержавеющий взгляд академика. При этом вам как бы чудился легкий звон, какой
издает серебряная ложечка, встречаясь с тонкими стенками фарфоровой чашки.
И вот великий человек поднялся за пульт и, обратясь к собравшимся, сказал несколько слов.
— Только в таком коллективе, как ваш, где ВСЕ ЛЮБЯТ ВСЕХ, могло родиться это детище (он любовно погладил полированный бок ППШ). И я клянусь... (тут голос академика
сорвался, он отвернулся и вынул платок).
Потом он махнул рукой и, невнятно крикнув то ли «с Богом», то ли «да здравствует революция», протянул руку к сияющей никелем и стеклом рукоятке главного рубильника
(рука академика была тонкой и породистой, очень хорошей выделки). Толпа замерла.
Полыхнула короткая молния — и эксперимент начался.
Тотчас надсадно взвыли реостаты, ритмично застучал трансформатор, и многотонная махина ППШ 91 дробь 30, постукивая на электромагнитах, пришла в движение. Сначала
медленно и со скрипом, потом все быстрее и быстрее начал вращаться статор агрегата, набирая обороты, и скрип, все уплотняясь, постепенно сложился в мелодию с очень знакомыми
контурами. Скорость росла, и теперь уже всем было ясно, что звучит мелодия знаменитой песни «Полюшко-поле». И тогда шквал оваций потряс воздух: эксперимент завершился
блестящей победой.
Отныне работники электростанций будут избавлены от изнуряющего воя агрегатов, напротив — их уши будут услаждать популярные мелодии.
Академику жали руки, он отечески обнимал женщин и, улыбаясь, говорил, что, хотя успех достигнут большой, работы впереди много. На повестке дня — вопрос об имитации
различных инструментов, о создании энергетического духового оркестра.
Он снисходительно усмехнулся в ответ на наивный вопрос Шурочки Пузяевой, а может ли машина заменить ударник. И всем навечно врезался в память его краткий,
но непревзойденный по глубине ответ:
— Человек в нашей стране, милая девушка, может все.
